– Я ж грила, не?
Я померила ей давление, оказавшееся довольно высоким. «Ей нужно больше отдыхать», – подумала я, сомневаясь, однако, что у неё будет такая возможность. Дети тем временем отошли от недавней взбучки и снова носились вовсю.
Я опустила её рубашку и обнажила большой живот, буквально покрытый растяжками. Легчайшее надавливание рукой показало, что дно матки уже выше пупка.
– Когда у вас были последние месячные?
– Гляньте внимательней. В прошлом годку, кажись. – Она хихикнула, и живот колыхнулся вверх-вниз.
– Вы уже чувствовали шевеления?
– Неа.
– Я хочу послушать сердцебиение ребёнка.
Я потянулась за акушерским стетоскопом Пинара. Это был маленький металлический воронкообразный инструмент, его широкий раструб прижимался к животу, а к узкому уплощенному концу прикладывали ухо. Обычно устойчивый глухой звук сердцебиения можно было услышать довольно чётко. Я послушала в нескольких точках, но ничего не услышала. Пришлось позвать новообращённую Рут, чтобы подтвердить мою догадку и определить срок беременности. Сердцебиения она тоже не услышала, но признала, что остальные признаки говорят о беременности. Она посоветовала провести внутреннее обследование, чтобы это подтвердить.
Я ожидала и страшилась этого. Я попросила Лил приподнять колени и развести ноги. Как только она это сделала, меня окатили запахи несвежей мочи, влагалищных выделений и пота. Пришлось изо всех сил бороться с тошнотой. «Только бы не вырвало», – единственное, о чём я могла тогда думать. Пучки лобковых волос торчали клочьями, слипшись от влаги и грязи. «Возможно, у неё лобковые вши», – подумала я. Новообращённая Рут наблюдала за мной. Скорее всего, она поняла, как я себя чувствую, – сёстры были весьма чутки, но немногословны. Смочив тампон, я принялась протирать влажную синеватую вульву и, пока её мыла, заметила, что одна сторона очень сильно опухла, а другая – нет. Раздвинув вульву пальцами, я нащупала маленький твёрдый комочек на опухшей стороне. Я несколько раз провела по нему пальцами. Прощупывался он легко. Твёрдые комки в мягких тканях заставляют задуматься о раке.
Я чувствовала, что новообращённая Рут очень внимательно смотрела на меня всё это время. Подняв глаза, я вопросительно на неё посмотрела. Она сказала:
– Возьму перчатки. Пока ничего не делайте, сестра.
Она вернулась буквально через пару секунд и заняла моё место, не говоря ни слова, пока не убрала руку и не прикрыла Лил простыней.
– Можете опустить ноги, Лил, но не вставайте – через минуту мы ещё раз вас осмотрим. Сестра, будьте добры, подойдите со мной к столу.
У стола, стоявшего в дальнем конце комнаты, она очень тихо проговорила:
– Думаю уплотнение – твёрдый сифилитический шанкр. Я немедленно позвоню доктору Тёрнеру и спрошу, сможет ли он приехать осмотреть её, пока она ещё здесь. Если мы отпустим её с наставлением пойти к врачу, она, скорее всего, не пойдёт. Бледная спирохета может проникнуть через плаценту и заразить плод. Однако твёрдый шанкр – лишь первая стадия сифилиса, и при своевременной диагностике и лечении есть хорошие шансы на выздоровление матери и спасение ребёнка.
Я чуть не упала в обморок – пришлось схватиться за стол, прежде чем сесть. Я прикасалась к ней – к этой мерзкой твари – и её сифилитическому шанкру. Я не могла говорить, но новообращённая Рут любезно мне растолковала:
– Не переживайте. На вас были перчатки. Вы не могли ничего подхватить.
Она вышла из Ноннатус-Хауса позвонить доктору, а я не могла пошевелиться. Минут пять я сидела за столом, борясь с накатывающими волнами тошноты и дрожи. Повсюду играли совершенно счастливые дети. Из-за ширмы не раздавалось никаких звуков, пока до моих ушей не донёсся низкий звук довольного храпа. Лил заснула.
Доктор прибыл спустя пятнадцать минут, и новообращённая Рут попросила сопроводить его. Должно быть, я выглядела бледной, потому что она уточнила:
– Вы в порядке? Справитесь?
Я молча кивнула. Я не могла сказать «нет». В конце концов, я была медсестрой, привычной ко всяким ужасам. Но даже после пяти лет работы в больнице – травмы, анатомический театр, рак, ампутации, умирающие, смерти, – ничто и никто не вызвал во мне столь глубокого отвращения, как Лил.
Доктор осмотрел её и сделал соскоб с твёрдого шанкра, чтобы исследовать в лаборатории, а также взял образец крови для реакции Вассермана. Потом сказал Лил:
– Думаю, мы диагностировали у вас венерическую болезнь на ранней стадии. Мы…
Прежде чем он договорил, она разразилась лающим смехом:
– О, бож' мой! Только не снова! Смех, да и только!
Лицо доктора окаменело. Он сказал:
– Мы вовремя заметили. Сейчас я вколю вам пенициллин, уколы следует ставить ежедневно в течение десяти дней. Мы должны спасти ребёнка.
– Любой каприз за ваши деньги, – хихикнула она. – Мне в лёгкую, – и подмигнула ему.
Лицо врача ничего не выражало, пока он готовил внушительную дозу пенициллина и вводил Лил в бедро. Мы оставили её одеваться, а сами перешли к столу.
– Мы получим результат по крови и сыворотке из лаборатории, – сказал доктор Тёрнер новообращённой Рут, – но я не думаю, что диагноз оставляет какие-то сомнения. Могут ли ваши сёстры организовать ежедневные посещения для инъекций? Боюсь, если мы попросим её приходить в приёмную, она не станет утруждать себя или вовсе забудет. Если плод ещё жив, мы должны сделать всё возможное.
Было много позже семи вечера. Лил оделась и теперь вопила детям, чтобы шли за нею. Прикурив ещё одну сигарету, она весело хохотнула: